Ледяные дворцы Пинежья

Ледяные дворцы Пинежья

Наш теплоход пробирался вниз по Пинеге - реке широкой, но удивительно мелкой. Судно, пыхтя, переползало через мели, от бортов шли в сторону усы рыжей, взмученной воды. Выйдя на относительно глубокую воду, оно развивало приличную скорость - и тогда начинался тупой деревянный грохот от расшвыриваемых в стороны бревен, которыми заполнена река. Теплоход ударял в них с размаху своим ободранным носом, обитым толстой броней из листовой стали. Порой при особенно сильном ударе казалось: вот-вот бревно влезет в каюту, как в кинофильме "Волга-Волга".

То и дело мимо нас, ловко обходя бревна, скользили длинные и узкие лодки с подвесными моторами. Их высокие, хищно загнутые носы как будто вспарывали воду. А однажды навстречу, сверкая радужным диском пропеллера, пролетел голубой почтовый глиссер. Мы видели в Пинеге пристань этих легких дюралевых суденышек; круглый год бегают они по реке - летом по воде, а зимой по снегу.

Река была непривычная и остановки тоже. Стоит на берегу старушка, машет суковатой клюкой. Теплоход разворачивается, подходит к берегу, матрос сбрасывает сходню - и плывет себе бабушка куда-нибудь до Усть-Пинеги или Кузомени.

Ко мне подходит Дима Сабуров.

- Приближаемся. Видишь обрывы? Это там. А чуть дальше село Березник.

Бело-розовые кручи светились, как будто озаренные восходом. Где-то в них притаились пещеры.

Обрывы Пинеги скрывают многие десятки пещер

Пещеры Пинежья... Сколько времени искали мы никем не занятый, не застолбленный другими спелеологами пещерный район. Искали всюду - и на юге, и на западе, но кто мог предположить, что наша обетованная земля окажется на Севере, не очень далеко от Полярного круга, и что нам доведется изучать огромный и таинственный карстовый район в Архангельской области. Пещеры в тайге, где и гор никаких нет? Смешно!

А пока мы искали, на Аптекарском острове, в одном из зданий Ботанического института, еще неведомый нам аспирант Дмитрий Сабуров дописывал длинно озаглавленный документ - "Обоснование для обследования территории предполагаемого заповедника Пинежье".

Кончил, поставил точку. И понял, что без спелеологов ему не обойтись. Должны же быть они в Ленинграде!

А спелеологами в Ленинграде были мы.

Городской клуб туристов помещался в огромном полуподвале, разгороженном на комнаты, комнатки и клетушки; заблудиться в нем было очень просто. Я беспомощно тыкался в двери, пестревшие объявлениями - короткими и четкими, совсем как объявления об обмене квартир.

"Ищем попутчиков на Полярный Урал, разряд по туризму обязателен", "Ягноб и Фан-Дарья, горный маршрут на август", добрый десяток призывов к водным туристам - и вдруг: "Набирается группа в туристскую экспедицию на реку Сотку (район Пинеги, Архангельская область). Вторая половина августа - начало сентября".

Ого! Значит, дело решено?

Конечно, я опоздал, и, когда нашел нужную комнату, заседание уже началось. Докладчик, по слухам, был опытный таежник, месяцами в одиночку работавший в северных лесах, и я был немного разочарован, увидев за кафедрой не богатыря с медвежьими плечами и зычным голосом, а сутуловатого молодого человека, сугубо городского вида. Оратор он был явно неопытный, беспрестанно повторял "так сказать" и "это самое", но говорил он очень интересно.

Он рассказывал о том, что в Архангельской области на гипсовом плато Беломорско-Кулойского уступа сохранился крупнейший на севере Европы массив сибирской лиственницы, а по обрывистым берегам рек растут реликтовые растения. И здесь, на Пинеге и текущей рядом Сотке, существует уникальный карстовый рельеф - бесчисленное количество воронок, провалов, трещин, а где-то под ними должны быть пещеры. В литературе упоминается одна пещера - Медвежья. В середине прошлого века в ней побывал академик Шренк. До сих пор изучена только часть ее, немногим длиннее километра. Известна небольшая пещера с озером у берега Пинеги близ села Голубина. Считают, что в ней выходит на поверхность ручей, текущий от старинного Красногорского монастыря, поэтому пещера эта раньше славилась как "святая".

В этих краях, интересных для биологов и спелеологов, Архангельское управление лесного хозяйства собирается заповедать лесной массив. Но прежде чем приступить к организации заказника или заповедника, надо обследовать его территорию, провести геоботаническую и спелеологическую разведку. Такое обследование решили провести силами туристов.

- Если, это самое, найдутся желающие участвовать в этом деле, я берусь научить их делать геоботанические описания. Кроме того, здесь, кажется, есть какие-то спелеологи. ("Какие-то"! Достопочтенный докладчик и не подозревал, как надолго он связался с ними в этот день.) Как будто их заинтересовал этот район. И я, так сказать, предлагаю следующее...

Теплоход наконец причалил, и мы сошли, но не на наш берег, а напротив, у села Вешкома. Через час к реке вышли люди. Вместе с ними мы столкнули на воду лодку и поплыли. Набегал волнами мелкий, теплый дождь, закрывающий даль. "Сей год погоды плохие", - рассуждает маленький старичок, утонувший в огромном брезентовом балахоне. А перед нами сквозь голубую мглу выступают розовые и желтые скалы, увенчанные короной елей.

Мы шагаем по плотному и мокрому песку, ищем пещеры, находим их - и они оказываются не похожими ни на что, виденное мною раньше.

У основания гипсового обрыва мы нашли нашу первую пещеру на Сотке

Первая пещера оказалась небольшой. Собственно, это просто трещина в обрыве, размытая паводком, метров семь в глубину и три в вышину. Но была она похожа на коридор, высеченный в скале человеческими руками, - высокий, с узким и острым сводом, и каждый выгиб одной стены как зеркало повторяла другая. Розоватые стены были покрыты лунками, похожими на мелкие окаменевшие волны, и в этих волнах поблескивали белые звездочки кристаллов ангидрита. Наверху, в узкой щели свода, был заклинен обрубок бревна - высоки же здесь должны быть весенние разливы!

Немного дальше мы нашли уже вполне приличную по величине пещеру. Начиналась она таким же высоким, сужающимся кверху коридором; он привел нас в небольшой зал, где повеяло влажным зимним холодом, и в лучах фонариков засверкал прозрачный голубой лед. Ледяная горка, обросшая круглыми, приземистыми сталагмитами, а за ней, в следующем зале, - подпирающая потолок ледяная колонна в метр толщиной и ажурная ледяная занавесь.

Сейчас у нас не было времени осматривать все пещеры до конца, мы только вели разведку, зная, что еще вернемся. Вернулись мы через две недели, уже привыкшие к неожиданной красоте северных пещер, если к красоте можно привыкнуть. И все-таки нас изумила эта пещера. Мы разглядывали свод в одном из ее залов: он был из голубого, прозрачного льда, ровного и гладкого, как потолок в комнате. Как будто какой-то шутливый великан залил пещеру водой, заморозил, а потом перевернул ее вверх дном. Промерив высоту этого потолка над уровнем реки, мы нашли отгадку. В высокие паводки пещера заливалась рекой почти до самого верха. Стены ее - промерзшие, заледеневшие на зиму - действовали как огромная холодильная камера. Вода покрывалась толстым слоем льда, а когда уровень ее понижался, лед так и оставался на сводах.

Поразил нас и другой, самый дальний зал. Мы забрались в него при свете последнего неяркого огарочка и увидели свисающие с потолка гирлянды шестигранных ледяных кристаллов, в которых тысячами желтых огней мерцала наша свеча. Кристаллы были огромны, в ширину ладони, не знаю, бывают ли такие даже в знаменитой Кунгурской пещере на Урале...

Но это было потом, когда, не уставая восхищаться, мы назвали эту пещеру Зимней Сказкой. А сейчас, резво скатившись с ледяной горки, мы с Димой вышли наружу, к теплому летнему ветру.

Почти все входы береговых пещер выглядели одинаково - высокие арки с острым, переходящим в щель сводом. Когда-то здесь были просто трещины, но в каждый паводок вода Пинеги, проникая по ним в глубь массива, растворяла гипс. Нижнюю часть скал она омывала долго, и растворение здесь шло гораздо сильнее, чем сверху, куда вода доходила только в самые высокие разливы. Этим и объясняется необычная форма, симметричность коридоров.

Мы пометили стены некоторых пещер несмываемой краской, а через два года эти метки выступили из камня, стали рельефными, потому что гипс вокруг них растворился на несколько миллиметров. По этому можно было судить, как быстро образуются береговые пещеры в гипсах, как молоды они по сравнению с кальцитовыми пещерами Крыма и Кавказа; те возникли за сотни тысяч лет, а пинежские за несколько столетий.

Пинежская готика

Была в этих пещерах какая-то строгая, упорядоченная и в то же время таинственная красота. Правильность их очертаний, сглаженность стен напоминали готические замки. И поэтому одну из самых красивых пещер Пинеги мы назвали Северная Готика. В ней особенно гулки и высоки коридоры, причудливы уходящие вверх каменные трубы, а голубой гипс ее похож на мрамор.

Но вот разведка окончена и остается ждать. Каждый день ходим мы на аэродром, но туманы держат самолет в Архангельске.

В конце концов выдалось прозрачное, светлое утро - и экспедиция прилетела. Семнадцать человек, в том числе четверо спелеологов. Эдуард Гольянов - невысокий крепыш, вдумчивый и дотошный, никогда не бросающий работу недоделанной. Володя Голубев - русый, коренастый, крепко сколоченный; в секции его любят за спокойный, рассудительный характер и золотые руки. Другой Володя, Демченко, - непоседливый, увлекающийся, но в то же время очень себе на уме паренек. Люда Волкова - будущий гидрометеоролог, веселая и работящая.

В туристской группе люди были разные, друг с другом почти не знакомые. Студенты, учителя, рабочие - бывалые туристы, проводящие каждый свой отпуск с рюкзаком за спиной.

Закончив ознакомительные занятия по геоботанике, Дима повел свой отряд через тайгу к далеким Красным Горам. Осталось несколько человек, гордо называвших себя авиационным отрядом. Это трое спелеологов - Гольянов, Володя Голубев и я. Это Женя, студентка-ботаник из Петрозаводска, которая совершенно случайно заехала в Пинегу, узнала о нас и не меньше часа упрашивала Сабурова взять ее в экспедицию. Что она нам будет полезна, было ясно с самого начала - в ботаниках мы очень нуждались; но Дима для солидности долго ломался и куражился, прежде чем соизволил согласиться. Пока Жене поручили обязанности повара. Еще с нами остался турист Леня, сильный парень, умеющий работать с топором. И наконец, пес Гуляш, зкспедиционник по профессии. Вернувшись из тайги с одной группой туристов или геологов, он незамедлительно подыскивает другую и живет припеваючи на казенных харчах.

Раннее утро, пустынный пинежский аэродром. Сейчас здесь находится только один "борт" - маленький вертолет лесной охраны "МИ-1", вмещающий трех человек и килограммов пятьдесят груза. На сегодня он наш. На земле свалена куча рюкзаков, мешков и картонных коробок - все это нужно забросить на базу вместе с нами.

Первый рейс налегке, без багажа. Володя и Леня, взяв пилу и топоры, спрыгнут с зависшего вертолета на молодую поросль и за три часа "побреют" ее, подготовив посадочную площадку. Тогда полетят все остальные и багаж.

- Ничего с собой не брать, только ватники, - распоряжается пилот. - В случае чего, заброску провизии всегда организуем.

Запасливый Володя все-таки сует за пазуху полбуханки хлеба и банку тушенки. Полет до Красных Гор и обратно - час, не больше. Когда он прошел и машина не вернулась, мы начали беспокоиться. Медленно тянулся второй час, потом третий. Может быть, на контрольной вышке что-нибудь знают? Иду туда. В небольшой, заставленной приборами комнате тревожно частит морзянка.

- Вертолет? Не ждите его, ребята. Нет-нет, никакой аварии, выброска прошла успешно, только потом его завернули на Карпогоры.

- Почему завернули? Кто?

- Все машины сняты с заданий. Геолог потерялся, третий день ищут.

Вот это номер... Поиски пропавшего - дело святое, но они могут продлиться и пять дней, и больше, а наши ребята сидят у черта на куличках без еды и спальных мешков. Конечно, ничего с ними не случится, через три дня выйдет к ним Сабуров, но ведь провизии и у него в обрез. Если нам не вернут вертолет, предстоит голодный марш в Пинегу, а это значит - экспедиция срывается.

Мои мрачные мысли перебивает чей-то неунывающий басок из приемника.

"Я - "борт шестьсот восемь", нахожусь в двенадцатом квадрате. Людей нет, но подо мной сразу пять медведей. Может, они геологом закусывают?"

Часа через два мне удается связаться с командиром авиаотряда; он обещает вернуть вертолет завтра, но нашего заводного летающего жука мы не увидели еще три бесконечно долгих дня.

Вертолет возвращается в Пинегу

Это были невеселые дни. С утра до вечера я сидел на вышке, звонил начальству земному и небесному, объяснял, доказывал, убеждал. Все соглашались - да, безобразие, люди брошены в тайге, мы разберемся, примем меры, распорядимся, ждите. И мы ждали. А поиски шли где-то далеко, у границ автономной республики Коми. Десятки машин были сняты с работы, срывались графики работы нескольких экспедиций - и все из-за одного легкомысленного парня, рабочего геологической партии, который впервые оказался в тайге и отошел от лагеря пострелять рябчиков.

На четвертый день утром прибежал дежурный с вышки.

- Летят! Пакуйте вещи!

Запаковывать было нечего, все давно готово. Погрузка шла три минуты. Коробки - в багажник, рюкзаки - в кабину, рядом с Женей, держащей на коленях кастрюльку с супом и увесистый узел с бутербродами.

- От винта!

Лопасти раскручиваются, превращаясь в голубой сверкающий диск... Через час машина возвращается.

- Ну как? - бросаемся мы к пилоту.

- Порядок! Ели малину и смородину, закусывали печеными грибами, спали в зимовье, есть там такая маленькая избушка. Грузитесь скорее, время не ждет.

Этим рейсом летят Гольянов с Гуляшом; закутанный с головой в ватник пес нервно поскуливает. Через час наступает моя очередь. Кабина забита до отказа. Под ногами рюкзаки и мешки с сухарями. Пилот садится на свое место, раскручиваются лопасти, и отбегает, пригнувшись, механик. Аэродром медленно поворачивается вокруг нас и уходит вниз, и вместе с ним уходит напряжение этих трех суток. Теперь-то уж все в порядке, летим...

Сквозь тонкое оргстекло смотрю вниз, на рыжие пятна болот, перемежающихся густой щеткой елей и берез. Влево отступает от нас широкая Пинега; из-за неровных, холмистых лиственничных лесов появляется узкая и извилистая речка, текущая в белых обрывах. Здесь она называется Соткой; ниже, где берега ее делаются низкими и плоскими, она меняет имя, становится Кулоем и течет через горькую и мрачную равнину к океану.

Изгибы Сотки

Вдали белеют строения Красногорского монастыря, самая высокая точка здешних мест. Где-то дальше - Голубино, Вешкома, Березник и удивительные в своей непривычности береговые пещеры. Интересно, найдем ли мы что-нибудь на Сотке?

Под вертолетом проплывает обрыв с зеленой лентой ручья, вырывающегося прямо из скалы. Я приглядываюсь к нему с любопытством, но ничто не подсказало мне, что именно здесь мы откроем подземную сказку Пинежья.

Занятия у входа в Голубинскую пещеру

Впереди крутая излучина в кирпичного цвета обрывах - это и есть Красные Горы... Вертолет переваливается через верхушки елей и скользит с горы вниз, к маленькой избушке, примостившейся на длинном и узком мысу. Навстречу бегут ребята.

Прошло четыре дня. Последние инструктажи групп - наземной и водной. Покачиваются на воде три легких плота из сухостоя с грузом, увязанным в полиэтилен. Еще раз уточняем точки встреч.

Плот готов к путешествию

Отчаливает от берега первый плот, на нем Демченко и Люда. За ним уходит второй - с Гольяновым и доктором нашей экспедиции Лизой, студенткой мединститута. Мы с Голубевым остаемся одни. Удивительно тихо на опустевшем берегу. Оставляем в избушке соль, сахар, спички, сухари. Кладем на печку дрова, подпираем палкой дверь. Таежный обычай соблюден.

Вода журчит между бревен плота, и нам немножко грустно, как всегда, когда покидаешь обжитое, привычное уже место. Володя поднимает над плотом адмиральский флаг - на нем традиционная летучая мышь, но в силу местных условий она в болотных сапогах. Я попрочнее привязываю лежащую сверху путевую карту, планшет аэросъемки. Все в порядке, можно трогаться. Удар шеста - и плавание начинается.

Быстрое течение несет нас мимо высоченных обрывов с наклонившимися сверху елями, через черные омуты, где плоты кружатся около изъеденных водой гипсовых скал. Впереди перекат, издали слышно, как звенит галька, по которой катится прозрачная вода. Выплываем из-за поворота и видим грустную картину - оба передних плота прочно сидят на мели. Демченко и Люда яростно работают шестами, пытаясь сдвинуть свой "крейсер", развернувшийся поперек течения. Эдик с Лизой раскачивают свой плот, но безуспешно. Через минуту и мы с размаху влетаем на хрустящую гальку. Я шагаю за борт; холодная вода плотно обжимает сапог. Плот немного приподнимается. Работая шестом, как рычагом, по сантиметру передвигаю тяжелые бревна. Минут через десять со звонким плюхом наш корабль переваливается на глубину. Эту процедуру потом приходится проделывать на каждом перекате; не скоро научились мы находить самую сильную струю, которая прокладывает себе путь поглубже.

Первый перекат пройден. Снова высоко над нами покачиваются ели, и можно сидеть, лениво подправляя шестом медленное движение плота.

Обрывы, сложенные из огромных каменных блоков, светились в косых лучах солнца так, что больно глазам. Гипс не был белым, он играл розовыми и голубыми, зеленоватыми и желтыми тонами - и все, что мы видели вокруг, совершенно не совпадало с тем, что слышали и читали об Архангельской области, крае болотистых равнин. Мы плыли через горную страну, и висящие над нами стены были особенно огромны по сравнению с неширокой, извилистой Соткой.

Утро. Потолок палатки весь в красно-золотом узоре от опавшей листвы, и кажется, что наш кочевой дом освещен солнцем. Но на дворе туман, как и вчера и пять дней назад; непогода рассеивается только к вечеру. Зато нет ни комаров, ни мошек - их согнал ранний осенний холод; только в глубине леса они еще донимают наших друзей из геоботанической группы.

Северная орхидея - башмачок Венеры

На скорую руку перекусываем, и снова плоты грохочут по перекатам, царапая дно. Где же пещеры? Что они должны здесь быть, мы убеждены. Нигде не встречалось нам такое многообразие форм карстового рельефа, как на Пинеге. Карст имеет здесь даже местные названия - "ворги", "мурги" и "шелопы". Ворги - это большие овраги-ущелья. Мургами называются карстовые воронки, их здесь видимо-невидимо, они покрывают наш аэропланшет как оспины. Но колоритнее всего шелопы, или мелкий шелопняк, как говорят пинежане. Представьте себе поверхность, рассеченную трещинами и провалами до метра-двух шириной и примерно такой же большой глубины; провалы расположены неправильной сеткой, так что идти напрямик через шелопняк почти невозможно, нужно постоянно спускаться и вылезать. Если учесть, что он находится в глухом лесу, завален буреломом и зарос мхом, по которому скользит нога, то, пожалуй, более непроходимую местность трудно себе и вообразить. Недаром здесь такое обилие медведей, любителей уютных укрытий, и множество рябчиков; кстати, старинный герб Пинеги - пара рябчиков.

Очередной обрыв, и снова ручей, вытекающий из-под осыпи. Надо бы осмотреть... Володя Демченко и Гольянов карабкаются по глыбам. Мне лень подниматься; блаженно дремлю, откинувшись на тюки.

Редко когда порок был так быстро наказан. Ребята нашли первую пещеру - без меня!

Обрывы, сложенные из огромных каменных глыб, светились на солнце

Косая трещина - из нее тянет холодом. Мокрая грязь под ногами. Поворот направо - и в лучах фонариков вспыхивает уходящая вдаль вереница ледяных сталактитов. Многослойный занавес, завернутые винтом сосульки, плоские и изогнутые ледяные ятаганы... Пока вся эта красота не будет сфотографирована, идти вперед нельзя. Вместе с Демченко начинаем колдовать над аппаратами. Только через час я пропускаю в коридор топографов - Гольянова, Люду и Володю Голубева, а сам иду в глубь пещеры. Коридор расширяется и становится искристо-белым, он покрыт слоем ледяных кристаллов, как толстой шубой. Дальше - огромная прозрачная глыба льда, а за ней открывается высокий зал. Розоватые стены с толстыми ледяными закраинами, когда-то здесь было озеро, но оно ушло, и только толстый слой грязи покрывает его ледяное дно, рассеченное трещиной. В ней где-то глубоко журчит ручей. Зал продолжается дальше, за нависающую скальную перемычку, под которой надо ползти по-пласгунски, снимая собственным телом слой мокрой грязи, покрывающий лед. Когда, наконец, лед кончается, и можно спрыгнуть с него в русло высохшего ручья и выпрямиться, то обнаруживаешь, что последние метров десять двигался по ледяной корке, нависшей над пустотой.

Самые молодые и тонкие сталактиты - 'макароны'

Через два часа съемочная группа находит здесь лазы во второй этаж пещеры, низкий и плоский. Тем временем я фотографирую великолепные "облака" из ледяных кристаллов в дальних углах пещеры и неожиданно обнаруживаю мух-хеломизид, которые бодро бегают и прыгают среди ледяного крошева, совершенно игнорируя холод.

Облако из снежных кристаллов

Кончаем работу ночью. Взяты образцы воды, проведены микроклиматические наблюдения, снят план.

Мы плетемся к выходу замерзшие, облепленные грязью, уставшие до дрожи в коленях - и счастливые. Пещера не так уж велика - 183 метра, но красива она удивительно, и мы первые увидали эту красоту, нам предстоит рассказать о ней людям. И о сказочных ледяных облаках, повисших под потолком, и о голубой прозрачности льда, и о розовых гипсовых стенах. Но как назвать первую пещеру, найденную нами на Сотке?

Эти сталактиты постарше

Месяц назад в секцию пришло ошеломившее всех нас письмо. В Домбае, спасая попавшего в беду альпиниста, погиб наш товарищ, спелеолог и альпинист Земляк. Трудно было представить, что нет больше этого сильного, никогда не унывающего человека. И единственное, что могли мы сделать теперь для него, - это назвать его именем пещеру, чтобы навсегда, покуда существуют карты и люди, ходящие по ним, жила бы память о хорошем парне Леониде Земляке.

Проснулись мы поздно. Досушили одежду у костра, поели - и снова обрывы, перекаты и черные омуты. Днем добрались до места встречи - Мосеева Носа. Здесь Сотка делает еще более крутую петлю, чем в Красных Горах, кольцом окружая большой полуостров. К вечеру, за полчаса до контрольного срока, с другого берега раздался крик: "Эй, аборигены! Давай паром!" Геоботаническая группа Бориса Балунова вышла на нас по азимуту, не промахнувшись и на сотню метров; как-никак Борис не только мастер спорта побегу, но и перворазрядник по спортивному ориентированию.

Ребята его группы, прошедшие десятки километров, по пояс мокрые, по очереди переправлялись на плоту через Сотку, таща с собой, кроме рюкзаков, ведра с грибами, собранными в пути. Часом позднее, уже в темноте, вышел на костер Дима.

Все отчаянно голодны. Гудит пламя костра. Он непривычно длинен, чтобы все могли погреться и подсушиться. Кипят над огнем ведра с грибным супом и какой-то смесью грибов, картошки и тушенки. Борис и Дима рассказывают о своих странствиях. Ботаникам досталось: шелопняк крепко их вымотал, их ели комары и мошки, сапоги всегда были полны воды, а пить им было нечего. На изъеденных карстом гипсовых плато порой не встречалось ни единого ручейка, и мало было проку от того, что мох и подстилка были пропитаны влагой, а с каждого дерева, если его задеть, лил дождь.

Наутро все покрылось инеем - трава, березы, ели и даже рыжая шуба Гуляша, сладко дремавшего в разворошенном пепле костра; теперь я понял, почему бока у него в подпалинах.

Опять в супе песок

Перепаковываем вещи, щедрой рукой отсыпая "сухопутникам" консервы и сухари. Борис с Димой осторожно подсушивают влажные полотнища палаток. Потом уточняем точку встречи - и вереница людей с рюкзаками уходит в лес, а мы отталкиваем плоты. Снова навстречу плывут обрывы и перекаты.

В один из дней впереди появилось что-то непонятное. Из лога на левом берегу ровной белой полосой на реку тек туман. Ниже по течению не видно было воды, только волнистая белая простыня, по берегам которой стояли ели. Лица ребят выражали удивление и растерянность; наверно, то же самое было написано на моем.

Мы причалили. Из груды камней тек чахлый ручеек, а камни эти были спаяны льдом. На еще теплом августовском солнце блестели и искрились серо-голубые сосульки. От ручья начиналась большая осыпь, и там, где из-под нее выходила идущая вверх стена, темнели ямы. Первые две кончались узкими щелями, из которых тянуло холодом. Третья, самая левая, вела в темноту. Я убедился, что метрах в двух ниже видна какая-то полка, и соскользнул на нее, в студеный и влажный мрак.

Ледяной пол пещеры Земляка

Глаза постепенно привыкли, и я увидел ледяную колонну толщиной метра в два, а высотой не меньше чем в десять метров. Рядом с ней - огромная обындевелая занавесь такой же высоты; к подножию этой вычурной белой стены шел от входа крутой ледопад из прозрачного голубого льда. Звонкая капель где-то внизу только подчеркивала тишину.

У ледопада в Замке Снежной Королевы

С выступа, на котором я стоял, вел другой ход - назад, под осыпь. Внизу громоздились острые ледяные шипы. Рядом со мной в неустойчивом равновесии лежала каменная глыба, я толкнул ее - она с грохотом и звоном проложила мне дорогу. Спуститься по щели было несложно, и я быстро оказался у подножия колонны и ледопада.

Пещера не так уж велика - собственно, это один только зал, метров пятнадцать шириной, весь заполненный льдом. Вбок ведут короткие коридоры с округлыми камерами, украшенными все теми же шестигранными ледяными кристаллами. В одной из них - цепочка изогнутых, с шариками на конце ледяных сталактитов. У основания колонны - узкая щель, ведущая в темноту. Лезу вверх и попадаю в небольшой ледяной дворец, освещенный голубым светом; он просачивается через ту самую грандиозную занавесь, которая оказывается одной из стен дворца. Сбоку громоздятся круглые ледяные глыбы, похожие на голову моржей, с длинными, свисающими вниз клыками - сосульками.

Ледяные сталагмиты

В щель протискивается Демченко с фотосумкой. Мы расставляем аппараты и начинаем снимать; я вожусь с аппаратом, Володя дает вспышки и позирует. Часа через полтора его сменяет Люда, уже кончившая глазомерную топосъемку.

Первая пленка кончилась, перезаряжаю аппарат и прячу ее в полиэтиленовый мешочек. Как рад я был этой предусмотрительности через несколько часов!

Наверху голоса; Дима со своей группой, проходя берегом, увидел плоты и заглянул "в гости". Ребята ошеломленно оглядывают пещеру. Дима сияет, каждая наша находка - это еще один аргумент в споре с противниками заповедника.

Перед вечером выходим наружу. Пора ладить лагерь, стряпать, сушить одежду. Удобное для стоянки место находим немного пониже; надо перегнать плоты. Люда залезает на гору вещей, берет шест, отталкивается...

И сразу что-то происходит не так. Не так, как обычно, а гораздо быстрее отходит плот. Не так, как нужно, упирается шестом Люда, а может быть, это течение не так развернуло бревна и Люда уже не отталкивается, а висит на шесте? Даже река, кажется, шумит не так, как раньше, а громче, тревожнее, злее. Плот поворачивается, стучит по камням, криво приподнимается над перекатом... Люда, пытаясь уравновесить плот, яростно работает шестом, но его затягивает под бревна, и он звонко ломается. Волна поддевает плот и ставит его на попа. Люда цепляется за вещи - как хорошо, что они привязаны! Трещат бревна, ревет вода, кричит что-то Володя - и плот с тяжелым плеском ложится на воду. И сразу все становится на свое место, и река шумит совсем не громко, а последние лучи солнца нежно золотят вершины елок. Но тут я вижу в волнах ныряющую и погружающуюся все глубже серую рижскую сумку...

Что вода была холодной, я понял только потом, выжимая брюки и штормовку около брезента, на котором были разложены мокрые футляры. В сумке сиротливо плавали пластмассовый футлярчик от светофильтра и сегодняшняя пленка, завернутая в полиэтилен. К счастью, сухая. Все остальное мокрым-мокро - три аппарата, вспышка, запасные кассеты. Пленка в аппаратах, конечно, тоже. А там почти доснятая цветная пленка...

Торопливо переодевшись, начинаю вывинчивать и сушить объективы. Володя с Людой разжигают костер, а потом всю ночь, то засыпая, то просыпаясь, мы поворачиваем то одним, го другим боком к огню костра объективы, батареи и аккумуляторы.

К утру моя "Практика" заработала. Правда, затвор мог только открываться, и, чтобы закрыть его, нужно было потрясти аппарат, но для пещерной съемки сойдет и это, можно просто надевать крышечку на объектив. Вставляю свежую пленку, натягиваю мокрую негнущуюся штормовку и ухожу в пещеру. Снова влажный холод, голубоватые сталактиты и призрачное, как будто под водой, освещение во "дворце" за ледяным занавесом. Руки отчаянно мерзнут; отогреваю их под мышками. Нет никакой уверенности, что снимки удадутся, но все равно снимать надо.

Через несколько тысяч лет здесь будет занавес

Пещерная съемка ненадежна. Кажется, предусмотрел все - силу света, количество вспышек, цвет и фактуру натеков, поставил человека в самом выигрышном месте, а проявляешь пленку и видишь угольно-черные пятна, застывшую в нелепой позе, забитую светом фигуру и перечеркивающий снимок косой зигзаг - кто-то прошел в кадре с фонариком, когда ты зазевался. Поэтому я и стараюсь делать по три, четыре, пять дублей - авось хоть один получится.

К новой точке встречи вышли, конечно, с колоссальным опозданием. Вечер. Огромные ели уходят в темноту, которую не может разорвать костер. Около огня людно - все в сборе, и Борис в десятый раз рассказывает об удаче своей группы.

Такие натеки называют кораллитами

- Понимаете, это совсем недалеко от Сотки - километр, не больше, в самом конце маршрута. Всюду мы делали зарубки, сбиться нельзя. Сначала огромные мурги - и маленькая пещерка с лежащими в глине кальцитовыми ежиками, вон они в ведре. Дальше речка, уходящая под землю. А еще дальше - пропасть. Огромный провал, из стены его выбивается ручей и каскадом рушится вниз. Слезть нельзя - отвесы. Но видно, что нижняя часть отполирована водой до блеска, и в ней слои разноцветного гипса. Глубина- метров пятьдесят, не меньше!

Наутро, нагрузившись веревками, карабинами и крючьями, вереницей тянемся за Борисом. Вокруг заросли красной смородины и малины, то и дело кто-нибудь отстает, торопливо набивая рот ягодами. Проходим длинный луг с островерхими стогами - первое напоминание о том, что мы вышли в населенные места. Потом начинается совершенно адский шелопняк, километр идем не меньше часа. И вдруг выходим на край...

Снизу, из глубины, в облаках водяной пыли сверкает радуга. Звон падающей воды. И странный, фигурно вырезанный колодец, в котором блестят на солнце разноцветные прослойки гипса. На дне уже кто-то ходит; оказывается, по краю провала у огромной глыбы льда можно проскользнуть вниз без особого риска. Для пущей безопасности навешиваем в этом месте веревку. Прячу за пазуху аппарат, одолженный у Димы, и скольжу вниз, на глинистую осыпь. Здесь холодно и сыро, но лица у ребят блаженно-счастливые.

На дне провала - голубые кружева прихотливо промытого водой гипса. Это каменное чудо, похожее на кораллы или на окаменевший всплеск прибоя, зачаровывает изысканной прихотливостью изгибов, пустот, завитков.

Я снимаю панораму - сверху вниз. Хотя на аппарате и навинчен широкоугольник, провал входит только в пять кадров. Тем временем на противоположной стене Демченко и Голубев опускают леску с камешком, промеряют глубину. Борис немного преувеличил - не пятьдесят, а двадцать восемь метров до дна, но и это немало - семиэтажный дом...

Это, пожалуй, эталон пересеченной местности

На следующее утро в лагере тишина, наземные группы ушли непривычно рано - вдруг попадется еще одно такое чудо? Снова двинулись в путь плоты, совсем уже легкие. А через несколько часов мы увидели ручей, который я заметил с вертолета.

Ручей этот, а скорее маленькая речка, оказался прозрачным, с белым гипсовым дном. И вытекал он из-под невысокого навеса с заманчиво темнеющей широкой щелью.

Мы не стали торопиться. Разбили лагерь, поели, и лишь вечером, в тусклом свете выдыхающихся фонариков ушли в гулкую черную пасть. Пещера казалась большой, но удастся ли ее пройти? Уж очень мягок гипсовый карст, слишком часты в нем завалы.

Мы лезли через низкие и широкие обвальные залы, по хаосу неустойчивых глыб. Мертво и дико выглядел серый камень, со дна ям торчали круглые ледяные сталагмиты, а около воды под ногами хлюпала грязь. Река ушла влево, под нависший край скалы. Черная вода стояла неподвижно, будто и не текла.

Мы шли все дальше - сто, двести метров, а перед нами все те же сумрачные, давящие залы.

Фонарики гасли, ребята были измучены и трудным речным переходом, и этим маршем в призрачной тишине, через зыбкие завалы. Нужно было возвращаться и спать.

Наутро мы разбились на две группы. Двое ребят со свежими батарейками в фонариках должны будут идти вглубь и вести глазомерную съемку. Их цель - хотя бы приблизительно выяснить величину пещеры. Четверо других ведут детальную топографическую съемку от входа. К двум часам дня всем возвращаться. Еда и свет на исходе, сроки поджимают - через день мы должны быть в Пинеге. А сюда мы еще вернемся, в этом сомнения нет.

Снова шагаем по цепочке обвальных залов. Общая схема строения пещеры уже ясна - это одно большое подземное русло, под левым берегом которого течет речка. Завальные залы тянутся вдоль нее, но в 110 метрах от входа цепь их прерывается, и, чтобы пройти дальше, надо вернуться к воде. Тут уже не пройти в полный рост, то и дело приходится сгибаться, а порой и двигаться на четвереньках. Еще дальше ход снижается до тридцати пяти сантиметров; хорошо хоть, что речка течет в стороне. Ползем по жидкой грязи, упираясь носками, отталкиваясь локтями. Я застреваю. Приходится снять и оставить каску - не пролезает. Носом пашем глину, по затылку скребет потолок, и только через пятнадцать метров можно привстать и идти согнувшись. Грязь отваливается от одежды пластами. У меня залеплены очки - приходится сначала мыть руки, а затем уже лезть за пазуху, доставать платок.

Потом начинается вода. Гольянов и Люда не могут идти дальше - они в кедах, вода же немногим теплее льда. Они отдают нам последние батарейки, а сами остаются с одним огарочком. Если этого не хватит до выхода, дождутся нас.

Мы с Таней из геоботанической группы идем в глубину, растягивая мерную леску. Эта пещера первая, в которую попала Таня, и она восхищена всем, даже грязью и водой, переливающейся через голенища. Идем согнувшись под низкими сводами; когда нужно засекать азимуты, для устойчивости прижимаемся спиной к потолку. Впереди новый завал. Конец проходимой части? Конечно, нет: ведь мы же не встретили наших разведчиков. Находим щель. Несколько шагов - и перед нами открывается что-то вроде тоннеля метро. Белые своды, вылизанные водой стены, белоснежные осыпи. Гудит перекатами речка, уходит вперед бесконечный зал, поблескивают искорками зеркала гипса на стенах; как все должно здесь сиять при свете хорошего фонаря!

Наши фонарики уже выдыхаются и тухнут. Зажигаем огарок свечи - и снова пикеты, засечки, промеры. В конце концов в полутьме задеваю локтем компас, и он катится в воду.

Топосъемке конец, а нам надо уносить ноги, пока есть свет. Прохожу вперед - до нового завала и новой щели. За ней открывается следующий, такой же высокий и широкий тоннель. Пишу записку, оставляю на последнем пикете. Отсюда начнем съемку в следующий раз - через полгода или год...

Когда мы вышли, наш огарок был не длиннее сантиметра. Разведчики же еще бродили где-то в глубине.

Бродили? Как бы не так! В лагере никто не обращал внимания на наш приход, все сгрудились вокруг двух Володь, которые клялись, что вышли из пещеры на другой стороне Сотки! Ребята подтверждают: действительно, вышли к лагерю с того берега и потребовали плот для переправы. И совсем уже сбитый с толку Дима пытается уразуметь, как можно геологически объяснить пещеру, которая делает мертвую петлю под рекой.

Но что-то уж очень многословен Демченко, и слишком наивно простодушны его глаза. Допрашиваем другого Володю и требуем данных топосъемки; он рисует на песке какую-то фантастическую загогулину, изображающую пещеру, блокнот же с записями оказывается не у него, а у Демченко. Тот вьется, как пескарь на сковородке, но наконец, не выдерживает и рассказывает.

А было все очень просто. Прошли от входа, как казалось ребятам, около семисот метров (позднее выяснилось - километр), а "метро" все уходило вдаль. Когда уже приближался контрольный срок, в одном из боковых ходов обнаружили идущий вверх колодец, достаточно узкий, чтобы удержаться на распорах. Метров пятнадцать - и ребята на поверхности. Поскольку были они по уши в глине, то, выйдя к реке, стали мыться. А перейти Сотку по перекатам не сложно...

Вечером я лежал на мягкой хвое у костра и думал о пещерах, в которых довелось мне побывать. Я перебирал их в памяти, как библиофил перебирает сокровища своей библиотеки. Я вспоминал белые ели Карлюка, нетронутую красоту абхазской Белоснежки, лукавую улыбку чертика, стерегущего шахту Дублянского. И снова видел высокий и гулкий тоннель с голубыми стенами, по которому, пенясь, рвется к выходу река. Река, которую никто до нас не видел.

Ребята тоже не могли уснуть и спорили о новой пещере. Все были согласны с тем, что сегодня мы нашли одну из крупнейших пещер Пинежья. Но как далеко она тянется? Один Володя убеждал, что в ней не меньше двух с половиной километров, другой считал, что не меньше полутора. Гольянов отмалчивался: "Зимой приедем, посмотрим".

Но никто из нас не думал, что в этой пещере - потом мы назвали ее Ленинградской - не полтора и не два километра, а больше трех, и что она окажется длиннее любой из ранее известных пещер севера Европы, но не самой длинной на Сотке. Чтобы увидеть ее до конца, услышать грохот ее водопадов, пройти огромные ее залы, понадобится не один год.

Потом состоятся новые экспедиции нашей секции на Север, число открытых на Пинежье пещер дойдет до ста двадцати, и мы напишем сборник научных работ об этих пещерах, с планами и описаниями пещер, сведениями об их микроклимате, гипотезами о формировании карстового ландшафта в гипсах. Выйдет монография Сабурова о лесах Пинеги - материал для нее он соберет в наших экспедициях. Будет создан заказник, и начнется организация заповедника, за который столько лет воевал Дима. Но все это будет потом. Пока над нами проплывают освещенные закатом темно-золотые ели. Звенит галька на очередном перекате. Неторопливо покачиваются тяжелые плоты, а на высоком шесте бьется по ветру флаг с летучей мышью, обутой в болотные сапоги.