Глава I. Воспоминания собирателя кристаллов

 "Счастлив тот, кого кормит любимое дело". 
 
Б. Шоу
 

Воспоминания собирателя кристаллов

Приблизительно в 1910 г. мальчик двенадцати-тринадцати лет крадучись выходил из одного пиренейского грота вблизи Сен-Мартори в департаменте Верхней Гаронны. При свете свечки юный начинающий спелеолог (ничего не знавший о спелеологии и даже незнакомый с этим варварским словом) только что прошел из конца в конец эту пещеру длиной в несколько сот метров. Для ребенка, ушедшего далеко под землю, прогулка была полна сильных впечатлений. Теперь он выходил на поверхность земли, пробираясь под низким потолком на четвереньках, вернее на "трех ногах", потому что в одной руке он нес, прижимая к груди, большой сверток.

Какое сокровище выносил мальчик из пещеры? За какой добычей этот новый Язон отправился под землю?

Очевидно, ничего похожего на "fabuleux métal gue Cipango murit dans ces mines lointaines"^*, но вместе с тем сокровище в его глазах неоценимое и один из первых вкладов в коллекцию, которая еще не будет полной даже спустя 40 лет и, вероятно, не будет закончена никогда - так разнообразны и так неистощимы ее объекты.

^* ("Баснословный металл, что зреет в далеких копях Чипанго" (т. е. золото). )

Однажды в глубине грота после долгой ходьбы, спуска по веревке с вертикального выступа и карабканья на крутой глинистый склон я дошел до небольшого зала с круто наклонным полом, где с потолка свешивались прекрасные тонкие длинные сталактиты.

Эти тонкие и длинные домокловы мечи, замеченные в одно из предыдущих посещений при слабом неровном свете свечи, показались мне такими великолепными, что я боялся до них дотронуться.

Но мысль об этих сталактитах не переставала преследовать и соблазнять меня. Поэтому в описываемый день, набравшись дерзости и снедаемый жадностью, я вернулся как грабитель, чтобы унести одну из этих чудесных белых конкреций.

Остановив свой выбор на одном из сталактитов, я схватил холодную сосульку у основания, там, где она прикреплялась к потолку. С коротким треском сталактит отрывается - и вот в моем владении оказывается еще вибрирующая в руке каменная шпага.

Какая она белая и чистая! И какой она должна быть хрупкой! Меня начинают мучить угрызения совести, что я оторвал кристаллический меч, больше подходящий для руки архангела, чем для рук мальчика, который, наверное, разобьет его, сделав на обратном пути какое-нибудь неловкое движение.

Теперь нужно выйти из грота и, не разбив, донести добычу до дома.

В тот день я сделал первые шаги в приобретении навыков, необходимых для соблюдения невероятных предосторожностей при переносе чрезвычайно ломких образцов.

Тщательно завернув сталактит, я тронулся в путь и после многих волнений и ценой усилий, о которых нетрудно догадаться, появился под открытым небом и на велосипеде быстро доехал до дома.

Там все затраченные труды с избытком вознаградись мои родители пришли в восторг от великолепия образца, сравнивая его с античными ониксами и мраморами.

Отбросив в сторону всякую скромность, я торжествовал и водрузил сталактит на почетное место в моей маленькой коллекции минералов.

С каким трепетом прочел я в одном учебнике геологии описание процесса образования сталактитов! Тогда меня вполне удовлетворяло элементарное и далеко не полное объяснение.

Позже, много позже я узнал, насколько все это гораздо разнообразнее и сложнее.

В то время я, конечно, не мог знать, что моя ранняя детская склонность и врожденная любовь к соседним гротам станет непреодолимым влечением, истинным призванием и сделает из меня никогда не изменившего себе страстного спелеолога. И, кроме того, как я мог подозревать, что эта подземная кража была первой вехой на долгом пути коллекционера сталактитов и кристаллов пещер?

Но сразу же должен оговориться, у меня всегда хватало совести не быть систематическим разрушителем колонн и похитителем подземных красот, как, например, Бюффон, заставлявший вывозить целыми телегами колонны, сталактиты и сталагмиты гротов д'Арсисюр-Кюр, чтобы ими обставлять аллеи Ботанического сада.

Сколько преступления "оскорбления природы" было совершено для украшения бассейнов и фонтанов, для изображения скалистых уголков и устройства искусственных гротов в парках и общественных садах! Я лично знаю естественные пещеры, оборудованные для посетителей с помощью колонн и конкреций, привезенных на грузовиках из других пещер... Это вандализм в крупном масштабе, разграбление природных богатств, заслуживающие всяческого порицания.

Такое массовое, глупое хищение никогда не было делом наших рук.

В противоположность разрушителям, рубящим леса пещерных колонн, мы собирали только то, что нам особенно нравилось - минеральные цветы и изящные кристаллы.

Мы даже можем заверить читателя, что всегда оставляли нетронутыми особенно красивые букеты сталактитов, нарушение целости которых безвозвратно погубило бы красоту подземных декораций. И только в скрытых, труднодоступных уголках, на больших глубинах некоторых пещер, куда мы часто попадали первыми и куда, может быть, никто никогда больше не придет, мы чаще всего собирали образцы. Наша любовь к подземным красотам никогда бы не помирилась с угрызениями совести и воспоминаниями о разрушении (большом или малом) пещерных чудес.

Я это подчеркиваю, чтобы не навлечь на себя упрека в том, что, позируя как покровитель красот пещерного мира, я сам был их уничтожателем.

Много лет прошло со времени, когда я взял мой первый сталактит, до того дня, когда, оказавшись неожиданно в присутствии другого вида исключительных образований, я решил собрать коллекцию естественных произведений искусства, которые природе угодно бывает творить в таинственных и темных подземных мастерских.

В тот день я начал исследование грота Уальеш, или Кажир, в Верхней Гаронне, который я только что открыл, расчистив предварительно входное отверстие, скрытое под поросшей мхом грудой крупных камней.

После долгого, медленного блуждания по извилистым коридорам я дошел до зала и остановился, чтобы посмотреть на висевшие с потолка любопытные сталактиты, и эта остановка дала мне возможность услышать звук текущей воды, вернее сказать, грохот каскада, усиленный резонансом пещеры.

Заинтересованный, я продолжал путь и вскоре вышел в поднимающийся вестибюль, где по камню струился ручеек. Вся обстановка так напоминала описание Жюль Верна в "Путешествии к центру земли", что я невольно сравнил себя с Акселем, затерявшимся в недрах земного шара и шедшим вдоль потока, чтобы вернуться к дяде профессору Лиденброку и гиду Гансу. Но, слава богу, я не заблудился! И все же я был под сильным впечатлением своего одиночества в этой неизвестной пещере, где я был первым посетителем.

Поднявшись вверх по течению ручья, я нашел не водопад, а только скромный каскадик, падавший из трещины в своде. Звуки падения воды и ее разбрызгивания на каменном полу на расстоянии создавали иллюзию шума большого водопада. Повторю еще раз, что под землей все кажется увеличенным, все обманывает наши чувства: пройденное расстояние, размеры пересеченных зал, звуки...

Усталый от усилий, затраченных на расширение входа, я присел отдохнуть. Но тотчас же подскочил, охваченный сильным волнением. Оглядываясь кругом, я машинально посмотрел на струю воды, падавшей с потолка, а затем на маленький бассейн, где она собиралась. Здесь я увидел то, что долгие годы было предметом моих тщетных поисков, и я уже начинал думать, что найти это невозможно: пещерный жемчуг!

С жадностью смотрю на конкреции, издавна считавшиеся чрезвычайно редкостью и остающиеся очень редкими и сейчас, несмотря на все умножающиеся подземные исследования. Бросаюсь под струи душа, не обращая на них внимания, и пригоршнями черпаю лежащие в водоеме сокровища. Их там сотни, самых разнообразных размеров: от голубиного яйца до булавочной головки; но все они совершенной сферической формы, гладко отполированы и состоят из плотного, янтарного цвета вещества. Отбираю самые крупные и, отойдя подальше от льющейся воды, усаживаюсь, чтобы полюбоваться своей находкой.

Но прежде всего что собой представляет пещерный жемчуг, или пизолиты, как их называют минералоги? Это карбонат извести, обыкновенный кальцит, как и все сталагмитовые образования гротов. Но здесь происхождение и механизм образования совершенно особые и возможны только при исключительных стечениях обстоятельств.

Нужно себе представить каскадик, подобный встреченному здесь, то есть чтобы падение воды было не очень слабым и не очень сильным и чтобы в резервуаре, куда она падает, происходили небольшие водовороты. Если в бассейн попадают зерна песка, то они непрерывно вертятся и окатываются. Купаясь в сильно известковой воде, перенасыщенной известью, эти маленькие ядрышки понемногу окутываются и заключаются в концентрические слои кальцита. Все время волнующаяся вода в лужице заставляет это драже непрерывно поворачиваться до тех пор, пока жемчужина не становится слишком большой и тяжелой и уже больше не может вертеться. Тогда она останавливается, прикрепляется ко дну или к своим соседям, деформируется и превращается в бугорок, становящийся все более массивным и неправильным. Но когда конкреция круглая и движется свободно - это самая интересная стадия; именно в эту стадию можно найти безупречные жемчужины.

В данном случае провидение, покровительствующее коллекционерам, сослужило мне хорошую службу.

Сбор жемчужин в гроте Кажир (я сделал из них прелестное ожерелье, подобранное по размеру жемчужин от самой крупной в середине) разбудил мою страсть к конкрециям и сделал из меня собирателя подземных кристаллов. С тех пор все мои исследования, концентрировавшиеся раньше на поисках стенных гравировок и живописи, оставленных нашими доисторическими предками, на наблюдении летучих мышей и других предметах изучения, распространились и на внимательное обследование сводов с целью находок интереснейших конкреций, которые можно было бы вынести из пещеры для пополнения коллекции. В моих подземных путешествиях в благоприятных случаях недостатка не было.

Не все гроты живописны - это факт. Не все полости - дворцы фей и не все таят в себе пышность "Арабских сказок". Многие пещеры не сверкают "тысячами драгоценных камней" и "огнями алмазов", как можно прочесть в древних, очень фантастических описаниях.

За редкими исключениями, прежние авторы не умели видеть в пещерах ничего, кроме чисто внешней, декоративной стороны покрывающих стены образований, и наивно приписывали их какой-то фантастической "минеральной растительности". Это их освобождало от всех дальнейших, настоящих объяснений; правда, объяснение не всегда бывает возможно, и иногда загадка остается загадкой.

Хотя мы и страстные поклонники пейзажей и украшений подземного мира, часто необычайно разнообразных и поразительных по виду, мы все же признаем, что нужно подвести под правильную мерку в сущности второстепенное значение сталактитов, издавна и очень часто описываемых в напыщенном, цветистом и преувеличенном тоне.

Мартелю, создателю и распространителю науки о пещерах, к его чести, удалось затормозить эту тенденцию к преувеличению. Как объективный наблюдатель-геолог, он классифицировал и обозначил по генетическому признаку конкреции и кристаллические образования и заявил, что "они представляют собой лишь живописные детали, которым уделялось слишком много внимания авторами работ, посвященных пещерам, и описание которых в большинстве случаев опоэтизировано".

В этом, как и во многих других случаях, трудно рассудить между непосредственным и поверхностным восторгом зрителей (чувствительных только к красоте и форме) и людьми науки, заинтересованными только в научном объяснении. Это вечный конфликт между поэтом и техником, между ребенком, которого привлекает цвет и красивая форма цветка, и ботаником-систематиком, видящим в цветке только его физиологию и классификацию.

Как и всегда, правда должна быть где-то посередине. Но сначала, чтобы отдать должное науке, скажем несколько необходимых слов о конкрециях, с тем чтобы дальше уделить больше внимания другой теме, менее строгой и лучше отвечающей скромному названию главы: "Воспоминания собирателя кристаллов".

Названия "сталактиты" и "сталагмиты" далеко не благозвучны (немецкое слово "Tropfstein" - камень-капля - гораздо лучше своей простотой и выразительностью). Иногда, и даже довольно часто, возникает сомнение, правильно ли они относятся к женскому роду^*, и, помимо греческого происхождения слов, не каждый твердо знает, сталактит ли падает с потолка, а сталагмит поднимается с полу, или наоборот. Правда, есть Удобный мнемонический способ запоминания: "тит" - падающий и "мит" - поднимающийся^**.

^* (На французском языке. (Прим. перев.).)

^** (По первым буквам французских слов: "montant" - поднимающийся и "tombant" - падающий. (Прим. перев.).)

Еще больше запутывает существование промежуточных, очень странных форм, настоящих загадок кристаллографии, которым дано название эксцентрических сталактитов (ввиду отсутствия у них вертикальной оси), а отсюда благодаря созвучию, к тому же грамматически законному, их называют эксцентричными, настолько эти образования действительно поразительны и необычайны.

Происхождение и способ образования сталактитов долгое время оставались неизвестными и оставляли место для самых разнообразных и баснословных гипотез. Теперь их происхождение и процессы образования хорошо известны, во всяком случае в общих чертах, хотя все еще остается несколько загадок. Капля дождя, падая через атмосферу, а также проникая в гумус почвы, насыщается углекислым газом и образует слабокислый раствор: этот раствор, приходя в контакт с известковой породой, в которой он циркулирует, растворяет бесконечно малую часть породы.

Капля проникает в трещины, просачивается, профильтровывается сквозь толщу пластов горных пород и, наконец, задерживается на потолке пещеры.

Тут она начинает подвергаться испарению, которое концентрирует находящийся в ней раствор карбоната кальция^*, а затем в силу тяжести капля падает с потолка, оставляя после себя часть карбоната кальция, пристающего к породе и кристаллизующегося в форме кальцита. Падая на пол пещеры, капля расплескивается и оставляет на месте соприкосновения с полом другую часть своего карбоната кальция. Непрерывное капанье на протяжении годов, столетий и тысячелетий дает начало образованию сталактитов и сталагмитов в зависимости от того, висят ли они сверху, или поднимаются снизу.

^* (Процесс испарения при образовании сталактитов и сталагмитов не обязателен. Если из воды, насыщенной бикарбонатом кальция, - Ca(HCO₃)₂ - будет выделяться углекислый газ, то и без испарения произойдет осаждение карбоната кальция - СаСО₃:

осаждение карбоната кальция - СаСО₃

)

Сталактиты, обычно тонкие и заостренные, напоминают ледяные сосульки, свисающие зимой во время оттепели с краев крыш. Сталагмиты, приземистые и менее правильные, похожи на кегли.

Постепенное увеличение сталактитов и сталагмитов, расположенных друг против друга, ведет в конце концов к их соединению и образованию колонн, поднимающихся с пола до потолка пещеры.

Более или менее крупные размеры сталактитов и колонн не дают возможности, как это считалось раньше, даже приблизительно определить их возраст. Большая неравномерность роста, зависящая от разнообразных и очень изменчивых факторов, делает бесплодной всякую попытку хронологической оценки этих образований, основанной на длительности и скорости их роста^*. И тем менее почти с уверенностью можно сказать, что создание внушительного сталагмитового монумента, какие можно много видеть под землей, должно быть делом тысячелетий.

^* (В тех случаях, когда в пещеру просачивается вода, то более чистая, то более грязная в зависимости от сезонов года, в поперечнике сталактитов обнаруживаются тонкие концентрические линии, сходные с годичными слоями спила ствола дерева, и по ним иногда удается определить возраст сталактитов.)

Хотя было бы чрезвычайно трудно, да и бесцельно, пытаться классифицировать эти красоты природы по их размерам, все же упомянем, что самые грандиозные, самые высокие сталагмиты находятся в пещерах д'Авен Арман (Лозер) и д'Авен д'Орньяк (Ардеш), где они группируются в захватывающие, феерические ансамбли из сотен чешуйчатых столбов, иногда достигающих 20-25 метров высоты. "Невозможно, - пишет Мартель о д'Авен Арман, - описать эти кальцитовые деревья, настоящие каменные кипарисы, ансамбль которых, названный "Девственным лесом", можно .считать апофеозом пещер. Ни одна пещера в мире не содержит ничего подобного. Это одна из самых замечательных подземных находок из когда-либо сделанных".

Помимо других замечательных известковых сооружений, нужно упомянуть: "Монумент" пещеры Кауньо де лас Гуффиос (Арьеж), достигающий высоты 25 метров; "Астрономическую башню" грота Аггтелек (Чехословакия)^* высотой 20 метров; "Колокол" - 18 метров - грота Даргилан (Лозер); "Корабль" и "Гигантские столбы", а также "Органы" в Авен д'Орньяк (Ардеш), "Подвеску" в Падираке (Лот) и т. д.

^* (Грот Аггтелек, или пещера Домина - Брадля, находится в Словацком Карсте на границе Чехословакии и Венгрии. Большая часть пещеры, ранее известная (собственно грот Аггтелек, или Брадля), находится на территории Венгрии. В 1926 г. была открыта меньшая, чешская часть пещеры - Домица. Общая длина пещеры 21 км.)

Сталактиты и сталагмиты и вообще все отложения кальцита из подземных вод в недрах пещер, принимая самые разнообразные формы, дают начало природным сооружениям самого причудливого облика, создают странные образования, часто очень живописные, порой загадочные, придавая некоторым пещерам феерический вид.

Во все времена человеческое воображение поражали великолепие и пышность этих украшений, достойных самой смелой мечты. Фантазия человека населяла пещеры сказочными существами, различая их формы и силуэты в более или менее живописных образованиях, наполняющих пещеры.

Мы не будем говорить о часто похожих друг на друга lusus naturae (причудах природы), сюда относятся: минареты, надгробия, балдахины, колокола, грибы, пагоды, различные статуи и животные; их перечисление и повторение комментариев проводников, водящих туристов по пещерам, за немногими исключениями, было бы совершенно бессмысленным и бесплодным.

Тем не менее нельзя не остановиться на некоторых гротах, содержащих не обычные кальцитовые конкреции, каковых во множестве и в других пещерах, а образования гораздо более редкие, формы настолько вычурные, настолько противоречащие законам тяжести, что их назвали (как сказано выше) эксцентричными^* сталактитами. Действительно, все до крайности смелое, предельно фантастичное характеризует эти ставящие в тупик, удивительные кристаллические образования. Обычно очень тонкие, почти нитевидные, они отвесно падают с потолка, затем сгибаются, продолжаются под прямым углом или в виде спирали, выпускают щупальца в разных направлениях, бросаются к соседним сталактитам, сливаются с ними, потом отделяются опять, расходятся в разные стороны, а иногда возвращаются к своду пещеры, откуда они начинаются.

^* (По-русски эти образования лучше называть "эксцентрическими сталактитами". Это название указывает, что рост сталактита идет не концентрическими кругами, а несимметрично по отношению к основанию сталактита (откуда начинали падать капли) и его первоначальной вертикальной оси. Вместе с тем это название устраняет игру слов, о которой пишет Кастере, хотя, несомненно, такие образования можно считать эксцентричными в смысле их необычности.)

Такие сталактиты можно видеть во Франции в некоторых открытых для посетителей пещерах; ими особенно богат грот Курниу (или Девез) в департаменте Тарн, обнаруженный Спелеологическим клубом Монтань-Нуар (Черной Горы) и предоставленный для осмотра туристам.

Грот Гран Рок в Эйзи (Дордонь) очень небольших размеров, но чудесно украшен целой чащей эксцентриков янтарного цвета или совсем прозрачных. В Верхних Пиренеях прекрасный грот с подземной рекой, называемой Меду, в нижней своей части имеет одну стену, названную "Садом Орхидей", которую нельзя назвать иначе как чудом.

Но есть и еще более прекрасные: две пиренейские пещеры, которые я имел счастье и честь лично открыть, - это грот Сигалер (Арьеж) и пропасть Эспаррос (Верхние Пиренеи).

Об этих пещерах говорится в главе "Взгляд в прошлое", поэтому останавливаться на них я не буду, а упоминаю только для того, чтобы еще раз сказать и подчеркнуть, что в них заключены самые роскошные и самые восхитительные формы кристаллизации, какие только можно видеть под землей.

Гипсовые цветы и пушки

Там можно любоваться странной, изумительной "минеральной растительностью": пушки, как будто из лебяжьего пуха, плюмажи и султаны снежной белизны и такой тонкости и изящества сложения, с которыми не сравняется ни один цветок. Кроме того, партеры и стены "гипсовых цветов", как мы их окрестили, благодаря своей минеральной природе неизменяемы. Эти цветы не знают, как их растительные сестры, увядания и смерти. "Гипсовые цветы" пещер, лишенные жизни, света и тепла, обреченные на абсолютный мрак, взамен всего этого всегда остаются свежими, безупречно белыми и сверкающими. Это бессмертные цветы.

Гипсовые цветы и пушки

Другие пещеры также открыли перед нашими глазами свое прекрасное подземное убранство, но их мы перечислять не будем: опасаемся жадности, необоримого желания овладеть, возбуждаемого этими чудесными цветами. И если нам удалось собрать коллекцию, считающуюся специалистами уникальной, то мы знаем, ценой каких трудностей и с какой невероятной осторожностью приходилось собирать эти безделушки, чтобы благополучно вынести их из пещеры.

Разумный и добросовестный коллекционер кристаллов отдает себе отчет, что некоторые сталактиты никогда не будут фигурировать в его коллекции: они слишком хрупки, их нельзя перенести и даже нельзя трогать. Они должны остаться в рамке подземелья, где они красуются, где над ними долго трудилась природа, чтобы радовать глаз редких, очень редких привилегированных, которым посчастливится ими любоваться. Нужно изо всех сил противиться искушению трогать и уносить их из пещеры. Малейшее прикосновение для них фатально, и приведенный в ужас похититель видит, какое он причинил полное, непоправимое разрушение. Хрустальный звон, осколки, рассыпавшиеся по полу, - вот и все, что будет результатом малейшей попытки овладеть каким-нибудь из таких шедевров; нужно довольствоваться внимательным, почтительным созерцанием, сдерживая свои порывы и затаив дыхание.

Чтобы взять для коллекции один эксцентрический или гипсовый цветок, как будто могущий выдержать переноску, часто приходится обертывать его основание носовым платком и стараться так отделить образец, чтобы он не завибрировал и не рассыпался в прах. Иногда нужно пилить металлической пилкой очень медленно, очень осторожно, внимательно следя, чтобы из-за дрожания не осыпались разветвления, нити и иглы, покрывающие тело сталактита.

Отделить хрупкий образец всегда в возможностях умелого спелеолога, если у него на это "есть рука"; но когда образец отделен, вот тогда-то для неосторожного, в руках которого оказался слишком нежный образец, начинаются настоящие трудности и мучения. Упаковать его - даже в вату - об этом не может быть и речи: некоторые виды не выносят ни малейшего контакта, как бы мягок он ни был.

Мы знаем, каким трудом приходится расплачиваться за вынесенный из пещеры один паутинообразный сталактит!

Только тогда, когда такая паутинка у вас между пальцами, вы начинаете понимать, какое вы безумие сделали, задав себе задачу донести ее домой.

Как добраться с ней до дневной поверхности через сложные лабиринты подземелий, сильно пересеченные, иногда обрывистые?

Нужно взбираться вверх, спускаться, извиваться, ползти всеми возможными способами, во всех возможных положениях с одной единственной мыслью, с одной целью: любой ценой избежать малейшего удара, малейшего соприкосновения, ни за что не задеть стесняющим все движения хрупким образцом - невесомым букетиком кристаллов, чудесным гипсовым цветком, судорожно зажатым в руке, или спасти веточку, такую же красивую - что я говорю! - гораздо красивее, чем заиндевевшая веточка сосны, и гораздо более хрупкую. Я помню, раз нам пришло в голову подвесить образец на шерстяную нитку, чтобы он не дрожал и не вертелся, и так его нести. Но что это была за прогулка! Я дрожу, вспоминая о ней. На протяжении километра подземного пути я не делал ни одного шага без трепета, без стремления помешать опасному раскачиванию моего стесняющего и невесомого кристалла, а приходилось взбираться по скалистому нагромождению, спускаться по скользкому, как мыло, глинистому склону, ползти в узком ходе...

Апофеозом трудностей было карабкание по веревочной лестнице, что я проделал, держа шерстинку в зубах и отклонив голову насколько было возможно в сторону, чтобы кристаллическая веточка ни в коем случае не задела за ступеньки лестницы или за мою грудь. Во время этих упражнений жонглера или эквилибриста, похожих на корчи безумца, моя жена мне светила, помогала, ставила мои ноги, подталкивала, тащила. Ей одной пришлось поднять лестницу, свернуть ее и нести...

Выйдя без катастрофы наверх, мы с тысячей предосторожностей подвесили драгоценный образец к ветке дерева, и я мог расправиться и отдохнуть. Затем нужно было идти лесом, избегая путаницы ветвей, чтобы добраться до машины, оставленной на очень плохой дороге.

Жена села за руль и повела машину очень медленно, очень осторожно, стараясь избегать толчков, а я прилагал все усилия, чтобы умерить качание моего сокровища.

В тот день я дал себе слово не пускаться больше в такие авантюры. Такие клятвы я давал много раз! Но за трудами следовало вознаграждение, и мы принимались за то же, как только проклятый и драгоценный образец благополучно занимал свое место в витрине, где на время затмевал другие сокровища, потому что, само собой разумеется, несмотря на клятвы и решения, такая же точно процедура повторялась опять и опять.

В другой раз это была тонкая изящная арабеска из кальцита, похожая на филигранную стеклянную безделушку. Я ее держал в зубах, а губы служили амортизатором. Я не курю и поэтому не имею привычки держать что-нибудь в зубах, и эта хрупкая и в то же время тяжелая "трубка" совершенно меня измучила. "Но почему этот чудак не держал ее в пальцах?"- спросите вы себя. Правда, это было бы возможно, если бы я в одной руке не держал фонарь, а в другой - еще один сталактит, такой прекрасный, что невозможно было удержаться и не захватить его по дороге!

Как только начинаешь рассказывать об этих переносах среди бездны трудностей и в самых неудобных положениях, тотчас волной нахлынут воспоминания. Как забыть среди массы других случай, когда мы с женой поспорили, кто из нас вынесет целым особенно хрупкий образец. Мы действительно нуждались в стимуле, потому что извлечь из глубины грота Сигалер для нее очаровательный японский садик, а для меня элегантный сталактит, усеянный безупречными иголочками кальцита, оказалось кошмарным предприятием. Матч среди хаоса, загромождающего пещеру, иногда в воде и на скользких склонах длился долго и был поистине мучительным и в то же время интересным. Но вот уже начало казаться, что нашим терзаниям наступает конец - слабый свет впереди возвещал об окончании пещеры. Мы удвоили бдительность, ловкость и осторожность. По-видимому, наши усилия увенчаются успехом и вечером мы поместим нашу добычу в надежное место, то есть в витрину со сталактитами! Еще несколько шагов в горизонтальном коридоре, совершенно свободном от препятствий и выходившем прямо на дневной свет, - и дело будет доведено до конца.

Задыхаясь, мы вышли ax aequo (с равным триумфом) под портик, где яркий свет позволял рассмотреть великолепие наших сокровищ. В этот момент моя спутница споткнулась, упала, растянувшись во весь рост, и выпустила из руки свою ношу, разлетевшуюся, конечно, вдребезги. Инстинктивно она обернулась в мою сторону, чтобы видеть мое торжество. Увы, охваченный неудержимым хохотом, я затрясся, и сотрясение сорвало головку моему чудесному сталактиту, он тоже полетел на пол, разбившись на мелкие части. В руке у меня остался только коротенький огарок, такой ничтожный, что я его немедленно отправил за уничтоженными сокровищами.

Когда характер образцов позволял, мы их клали в наполненные ватой коробки и прятали в рюкзаки. Тогда, конечно, переноска была легче, хотя и в этом случае приходилось избегать ударов и толчков. Но волнение еще ждало впереди и откладывалось до момента, когда вечером коробки вскрывались и обнаруживали иногда чудесную, полную сохранность музейных экспонатов, а иногда полное и непоправимое разрушение. Все способы упаковки, все материалы испробовались один за другим.

Однажды мы с моим другом Жерменом Гатте и помощником Марселем Пон шли по нижнему этажу пропасти Эспаррос в поисках сталактитов.

Гатте увидел прекрасные лимонно-желтые прозрачные кристаллы, поразительно напоминающие песчаные розы пустынь^*. Они прикреплялись к каменному полу коротенькой ножкой, которую мой друг отбивал легким ударом молотка. Помимо страсти к подземной фотографии, Гатте питал также страсть к редким конкрециям. Как очень методичный человек, он всегда берет с собой две сумки: одну с аппаратом, а другую с набором крохотных стальных резцов, жестяных банок и металлических футляров для упаковки кристаллографических сборов. В этой второй, так сказать, сталактитовой сумке находятся также пакеты ваты и бинты. Они, конечно, могут послужить и в случае ранения, но Гатте берет их совсем не с этой целью, а для того, чтобы упаковывать и укладывать слишком хрупкие образцы, таким способом прибывающие до места назначения в сохранности. Лежа или стоя на коленях, коллекционер тщательно завертывает свою добычу, укладывает в коробки, застегивает сумку, поднимается и отправляется дальше на поиски других кристаллов или за другими интересными объектами.

^* (Возможно, автор имеет в виду иерихонскую розу. Под этим названием известно несколько видов однолетних пустынных растений, высыхающих после созревания семян, например, Odontospermum pygmaemum из семейства сложноцветных и Anastatica hierochuntica из семейства крестоцветных, которому духовенством приписывались разные чудодейственные свойства.)

Пон, бесцельно плетущийся за нами следом, наклонился в том месте, где Гатте только что собирал кристаллы (наверное, чтобы посмотреть, не забыл ли он какой-нибудь из них), и вдруг сразу поднялся, размахивая каким-то поднятым с полу предметом: "Смотрите, перо летучей мыши!" Мы подошли, недоверчиво и насмешливо улыбаясь, но он с торжеством поднес нам под нос крохотное шелковистое перышко, держа его в своих толстых пальцах. Тут мы разразились таким хохотом, какого, наверное, никогда не слышали своды этой пещеры. Пон, обиженный и смущенный, уверял: "Я вас не обманываю, я на самом деле поднял его с земли", - всеми силами стараясь нас убедить в реальности факта.

Наконец, мы успокоились и пытались ему внушить некоторые основные представления о классификации летучих мышей и доказать, что летучая мышь из басни бесстыдно лгала ласке^*, чтобы выдать себя за птицу. Но все это нисколько не объясняло удивительного факта присутствия на глубине огромной пещеры птичьего пера, которое я тщетно пытался определить. Последнее слово оказалось за Жерменом, разгадавшим загадку. Всегда стараясь упаковывать как можно мягче ломкие сталактиты, он в тот день взял для этой цели пух, и благодаря этому новшеству Пон поднял с пола пещеры "перо летучей мыши".

^* (Басня Лафонтена "Летучая мышь и две ласки". (Прим. перев.))

Мало-помалу моя коллекция обогащалась избранными образцами и начала в определенных кругах приобретать некоторую известность. Однажды, в 1936 г. меня посетил инспектор Железнодорожной компании Париж - Орлеан, которому была поручена организация спелеологической выставки. Эта выставка, имевшая целью ознакомление с гротами Пиренеев и Перигора, обслуживавшихся Компанией, должна была открыться в Париже в большом зале Орсейского вокзала.

Восхищенный богатством моей коллекции, инспектор стал убеждать меня выставить самые лучшие образцы. Но одна мысль о перевозке заставила меня с содроганием отклонить предложение. В конце концов, уступив настойчивым уговорам посетителя, я согласился, но при условии, что привезу в Париж не самые лучшие, то есть самые хрупкие образцы, а наоборот, те, которые могут выдержать дорогу, хотя, конечно, тоже очень ломкие. Было условлено, что в мое распоряжение будет предоставлено купе первого класса, и в назначенный день я осторожно поставил два чемодана на мягкий диван скорого поезда Люшон - Париж. Рядом с чемоданами устроился и сам; это было единственный раз в жизни, что я путешествовал в купе люкс, предоставленном в мое единоличное пользование.

По прибытии поезда в Париж носильщики, привлеченные надписью "забронировано", осадили мое купе, и мне пришлось чуть не драться, чтобы сохранить драгоценный багаж.

Когда поток пассажиров схлынул, я сошел, неся чемоданы на вытянутых вперед руках, и пошел размеренным шагом. Это было необходимо, чтобы не перебить образцы, несмотря на тщательную упаковку. Конечно, никто не мог подозревать о характере моей ноши, и пассажиры, задержавшиеся на платформе и в зале вокзала, наверное, задавали себе вопрос: "Что это за оригинал? Что у него такое в чемоданах, почему он так торжественно выступает и зачем несет их на вытянутых руках, как священные реликвии?"

В назначенный день выставка была открыта министром. Были речи, затем процессия официальных лиц продефилировала перед стендами с макетами различных, приспособленных для посещения туристов гротов Перигора, Керси, Коссов и Пиренеев. В центре на возвышении была выставлена складная парусиновая лодка, в которой Мартель исследовал подземную реку Падирака. Там фигурировала также одиночная резиновая лодка моих подземных плаваний в пещерах Пиренеев и Атласских гор.

Кастере в резиновой лодке

Мне предоставили прекрасную, всю стеклянную витрину, где я мог выставить кристаллы, пальмы, веточки и сталактиты. Образцы, ярко освещенные скрытыми электрическими трубками с никелевыми рефлекторами, сверкали, искрились и никогда не казались мне столь прекрасными.

Среди официальной группы, задержавшейся перед моей витриной, послышался шепот и даже возгласы удивления. Арман Вире, старший из спелеологов; спутник Мартеля в его исследованиях, даже громко выразил свое восхищение, сказав, что он никогда в жизни не видал таких замечательных эксцентрических сталактитов. И зачем только я в то же время услышал то, что говорили другие? Склонившись над витриной, где были выставлены две чудесные конкреции, окрашенные солями меди в бледно-зеленый цвет, один из посетителей сказал своему соседу: "Не удовольствовавшись подделкой большинства своих сталактитов, этот экспонент имел наглость окрасить два из них в зеленый цвет. Это недопустимо, и это никого не обманывает..."

Я, конечно, оставил замечание без ответа - с тех пор я слышал немало и других подобных же, - но мне вспомнился один очень хороший афоризм: "Больше всего глупостей слышат картины в музеях и вообще все, что выставляют для обозрения толпы".

Спелеологическая выставка в зале Орсейского вокзала была для меня только антрактом, краткой интермедией, и тотчас после нее я опять возобновил свои археологические, палеонтологические и биологические исследования и все остальное, что влекло меня под землю. Между тем я довольно долго постоял около своей витрины, чтобы наслушаться и других соображений, менее наивных, менее нелепых, чем заставившее меня окрасить кристаллы.

Всеобщее изумление и восторг убедили меня в том, что я владел коллекцией образцов, о существовании которых никто не подозревал, исключительным подбором кристаллических образований, причем самые необычайные, самые нежнейшие из них не могли быть привезены и выставлены.

И я продолжал без устали лазить по пещерам, пропастям и подземным рекам, никогда не пресыщаясь. А между тем существует много пустот очень обычных, могущих неосведомленному показаться лишенными интереса; но для посвященного и страстно увлеченного в них всегда найдется что-нибудь поучительное, встретится какое-нибудь подтверждение, обнаружится что-нибудь новое, как бы мало оно ни было, как сказал Ренан: "Для ума поистине философского все в равной степени достойно знания", - и мы добавим: достойно быть виденным, сравненным и понятым.

Существуют также гроты, где напрасно было бы искать и найти хоть один сталактит. Я посетил и обследовал много таких гротов, где камень абсолютно голый и на его шероховатой поверхности не образовалось ни одного отложения. Это особенно относится к гроту Мирмон в Дордони, одному из самых крупных и разветвленных гротов Франции. И вместе с тем в этом отсутствии натечных образований нет ничего удивительного, если пояснить, что этот грот выработан в мелу (белый сенонский мел)^*. В самом деле, именно от характера известняка, который не всегда растворим и, следовательно, не всегда освобождает кальцит, зависит обилие или скудость сталактитов.

^* (Сенон - название группы ярусов (коньяк, сантон, кампан и Маастрихт) верхнего отдела меловой системы.)

Известняки образовывались из известковых осадков, отлагавшихся на дне морей во все геологические эпохи, и их разнообразие очень велико. Может также произойти, что лежащий на известняке непроницаемый для воды слой (глиняный пласт) преграждает путь просачивающимся водам и мешает им проникать сквозь известняк, а отсюда полное отсутствие сталактитов на сводах, находящихся ниже пещер.

Толщина слоя известняка, образующего свод пещеры, очевидно, не имеет никакой связи с размерами и количеством заключенных в ней подземных конкреций. Так, например, в пещере д'Авен Арман (Лозер), где находятся самые высокие из известных сталактитовые колонны (25-30 метров), толщина известнякового пласта между поверхностью почвы и вершиной сводов относительно невелика; тогда как некоторые пещеры, расположенные под горами и несущие на себе известняковую толщу во многие сотни метров, не содержат гигантских сталактитов и сталагмитов.

Я одно время думал, что палеозойские девонские известняки дают начало образованию самых чистых, самых белых, почти прозрачных сталактитов, какими можно любоваться в гроте Корниу (Герольт) и в пещере Сигалер (Арьеж). Но в конце концов открытие восхитительных конкреций пропастей Эспаррос (Верхние Пиренеи) в ургон-аптских* мезозойских известняках и в Гран Рок (Дордонь) разубедили меня в том, что это монополия палеозойских известняков.

^* (Ургон и апт относятся к нижнему отделу меловой системы.)

Мы не будем вдаваться в излишнюю научность (потому что здесь пишутся только воспоминания любителя сталактитов) и оставим в стороне объяснение сталактитовых образований, называемых эксцентрическими. К тому же из этого вопроса возникает ряд чрезвычайно сложных проблем. Мы только приведем здесь мнение самого высокого авторитета: Альфреда Лякруа, члена и непременного секретаря Французской академии наук, профессора Музея естественной истории в Париже. Приблизительно в 1931 г. я позволил себе написать ему об открытии в арьежской пещере Сигалер поистине поразительных образований.

Я перечислил и описал все, что я видел в этой пещере. "Сотни посещенных мною до сего времени гротов, - писал я, - описания и фотографии самых интересных и удивительных из них не подготовили меня к этом чуду. Богатство, белизна и фантастические формы сталактитов и сверкающих кристаллов неописуемы. Находишься как будто внутри жеоды, в хрустальном дворце..." И так на двух страницах!

Кто знал профессора Лякруа, может себе представить, какое впечатление должно было произвести мое напыщенное и слишком уж цветистое письмо на холодного в обращении и ревнивого к науке ученого.

Он мне ответил кратко и трезво, что в таком случае можно судить, только имея в руках образец (и, конечно, он был абсолютно прав). Но в письме был еще маленький постскриптум, сильно задевший мое самолюбие In cauda venenum^*. Знаменитый профессор прибавил: "Сен-Годенс, откуда вы мне пишете, расположен на Гаронне; значит, вы немножко гасконец?"

^* (Яд в хвосте.)

Да, правда, я гасконец (но хвастовства мне нужно бы занять, как сказал бы другой!^*), однако грот Сигалер существовал не только в моем воображении, не в тумане, поднимающемся над Гаронной! Поэтому я поклялся себе, что если мне случится быть в Париже - пойти в Музей с доказательством в руках или, вернее, в ивовой корзинке и укутанным в вату.

^* (Сирано де Бержерак. (Прим. перев.))

И вот однажды я с бесконечными предосторожностями распаковал и расставил на столе профессора все то, что я ему описывал: цветы, вопросительные знаки, завитки и спирали лилейной чистоты, пушки и даже тонкие ленты. А ко всему остальному я еще добавил лежащую в плоской коробке между двумя слоями ваты невесомую иглу длиной 22 сантиметра, тоньше самой тонкой иголки для шитья.

Реакция академика была моей наградой: "Все это гипс, - сказал он, - но никогда в жизни я не видел ничего подобного". И он погрузился в молчаливое созерцание, куда более красноречивое, чем длинные речи, к тому же подобное простое заявление такого ученого уже имело большой вес.

В 1950 г. в моей карьере спелеолога произошло одно событие, само по себе не имеющее никакого особого значения, если не считать его символическим (я чуть не написал - числовым).

Проникнув в один довольно обычный грот, я сделал наблюдение, погрузившее меня в глубокое размышление. Я только что окольцевал летучую мышь и записывал матрикул кольца в свою книжку. Записал также название грота, чтобы оно стояло на своем порядковом месте в моих картотеках, и посмотрел на предыдущую страницу, где фигурировало название и номер самого последнего посещенного грота. Оказалось, что последний грот записан под номером 999. Итак, та пещера, в которой я находился, была тысячной.

По чистейшей случайности этот грот, расположенный в ущельях реки Сав вблизи деревни Леспюг (Верхняя Гаронна), находится в расстоянии меньше километра птичьим полетом от грота Бакуран, куда я спускался 48 лет назад, то есть в 1902 г., и который был моим самым первым гротом.

Итак, грот Гарпунов (названный так графом де Сен-Пьерр, ведшим там около 1920 г. успешные раскопки), где я тогда был, оказался моим тысячным гротом.

Совершенно не склоняясь к фетишизму цифр и к культу "рекорда", я не мог не вернуться мысленно назад и не постараться представить себе, чем были для нас все эти пещеры, пропасти и подземные реки. Я бы хотел в этот момент иметь перед глазами полный список этой тысячи подземелий, чтобы медленно его прочесть и вспомнить каждое из них в отдельности.

И в тот вечер в тиши кабинета я составил такой список. Ни одно название не выпало из памяти, каждое из них вызывало в воображении пейзаж, сцену, обстановку, какой-нибудь случай, множество воспоминаний...

Невольно мне пришел в голову вопрос, заданный мне однажды каким-то журналистом. Он хотел знать, сколько часов я провел под землей, как летчик, который знает и может сказать, сколько часов он провел в воздухе. Он также хотел, чтобы я подсчитал, сколько километров я прошел под землей в подземных лабиринтах; на сколько метров поднялся и спустился по веревочным лестницам и какое в общем расстояние прополз! Я абсолютно отказываюсь и теперь назвать какие-нибудь, хотя бы приблизительные цифры; могу только сказать, что из тысячи пещер некоторые я посещал помногу раз, постоянно возвращаясь в них, иногда для удовольствия, иногда для наблюдений и для самых разнообразных записей. Это значительно увеличивает сверх тысячи число подземных посещений. Тщательные пометки в записных книжках могли бы уточнить эту цифру. Но зачем и для чего вдаваться в никому не нужные подсчеты?

Короче говоря, этот памятный день посещения моей тысячной пещеры, несмотря ни на что, заслужил быть особо отмеченным "белым камнем" или в данном случае белым сталактитом. Но такого случая не представлялось, так как в гроте Гарпунов (названном так графом де Сен-Пьерр по найденным в пещере мадленским гарпунам из рога северного оленя) нет ни одной конкреции. Ирония случая!

В 1950 г. я нашел в другой пиренейской пещере два гигантских кристалла величиной с большую тарелку, похожих на самые прозрачные кристаллы горного хрусталя, но гексагональной формы. Однако несмотря на большой опыт и все те бесконечные предосторожности, которые я сумел бы принять, чтобы упаковать и вынести из пещеры один из кристаллов, мне оставалось только восторгаться и сфотографировать их на месте. Это были кристаллы льда, обнаруженные на высоте почти 3000 метров в ледяном гроте Марборе.

Прозрачные ледяные образования

Эти кристаллы замерзшей воды, вероятно, очень древние (была даже высказана гипотеза, что это ископаемый лед), обладали настолько поразительной и загадочной структурой, что один английский гляциолог, увидев их на фотографии, предложил снабдить меня ящиком-термосом нужных размеров, чтобы доставить ему один из этих кристаллов; сам он имел в виду хранить и наблюдать его в холодильнике. Признаюсь, у меня не хватило решимости взять на себя такую перевозку, обреченную, по-моему, на неудачу. Вот один образец кристаллизации, которого никогда не будет в моей коллекции. В той же самой замерзшей пещере я вместе с моими дочерьми Мод и Жильбертой сделал еще одно чрезвычайно редкое открытие: нашел месторождение асбеста.

Прозрачные ледяные образования

Итак, из года в год коллекция росла, обогащалась, образуя собрание, всеми признанное единственным в своем роде, выставленное в подходящем месте, где царит напоминающий пещеру полумрак... Там 20 витрин, похожих на ящики аквариумов, покрывают стены, голые, как стены гротов. Внутри ящики матово-черные, а скрытые неоновые трубки бросают яркий свет, выявляя всю незапятнанную белизну и нежные тона окрашенных образцов. Ансамбль производит чарующее впечатление, но перечислять и описывать содержание витрин было бы неблагодарным делом. Нельзя описать неописуемое, и всякое описание только бы принизило и оболгало действительность. Ведь не описывают огни фейерверка и выставку драгоценных камней!

Эту выставку можно единственно упрекнуть в том, что она задумана и организована без заботы о научной точке зрения. Это правда: все было расположено и ориентировано с тем, чтобы производить впечатление привлекательностью и живописностью, чтобы радовать глаз.

Нет никаких надписей или объяснений, касающихся процессов образования всех этих экстравагантных минеральных богатств. Но, во-первых, здесь не рассчитывали создать лабораторию или образовать научную коллекцию, а лишь выставку, могущую своей красотой привлечь любопытных. Вторая причина заключается в том, что выставлены главным образом формы, называемые эксцентрическими; их красота, тонкость, изысканное изящество и чистота окраски настолько же поразительны, насколько загадочно их происхождение^*.

^* (Считают, что при образовании эксцентрических сталактитов силы кристаллизации берут верх над силой тяжести. Условия, способствующие этому, действительно еще недостаточно выяснены. Указывают на то, что эксцентрические сталактиты образуются в глухих, изолированных пещерах, без тяги воздуха. Боковой отросток начинает расти тогда, когда центральное отверстие вертикальной сталактитовой трубочки закупоривается и вода, прорываясь через капиллярную трещину (в месте соединения кристаллов), начинает выходить сбоку. Для дальнейшего развития эксцентрических сталактитов необходимо, чтобы как в главном стебле (до места ответвления), так и в ответвлении, отростке, сохранялся внутренний питательный каналец.)

На современном уровне минералогического знания еще не оказалось возможным осветить тайну, окутывающую процессы создания этих кристаллических форм, при которых нарушались физические и химические законы. Эти очень декоративные аномалии образовались благодаря каким-то исключительным и пока еще неизвестным условиям. И хотя этой проблемой уже давно занимаются высококвалифицированные авторитеты, нужно признать, что тайна так и остается тайной.

За отсутствием объяснения остается только восторгаться красотами, скрытыми природой в глубинах земли, и признать, что они ни в чем не уступают красотам, украшающим ее поверхность.

Ученые и специалисты имеют свободный доступ к коллекции в любое время и могут заниматься ее изучением для решения еще не разгаданных загадок.

Но повторяем, коллекция, выставленная в обстановке, реконструирующей насколько возможно атмосферу пещеры, одновременно радует глаз своей художественностью и в то же время наглядно показывает, какими удивительными могут быть природные объекты.

Признаю, что все предыдущее изложение не вносит ничего нового в науку, повторяю, что это только, как гласит заголовок, возможно, немного эгоцентричные воспоминания через пятое на десятое простого коллекционера. Но коллекция, теперь окончательно организованная, сохраняемая и охраняемая, здесь, в своих витринах, легко доступна для изучения и сравнения. Для любопытных она видение прекрасного, редкого и пышного "искусства". Для ученых она предмет изучения, надеемся плодотворного.

Для нас коллекция - выражение тридцатилетних исследований больше тысячи пещер, пропастей и подземных рек. Она вызывает в памяти понесенные труды, затраченные усилия, испытанные опасности и, конечно, раны, синяки и шишки! Но в противовес им - сколько волнующих часов, сколько незабываемых, полных восторга минут! Такие минуты, если бы это было возможно мы бы хотели пережить вновь, повторяя, с поправкой на пещеры, слова графа Русселя, человека вершин, написанные им в его "Воспоминаниях альпиниста": "Да будут трижды благословенны часы и годы, проведенные в этих безмятежных областях, откуда всегда возвращаешься более чистым и более счастливым".