Советская республика под землей (И. Ирошникова)

^* (Глава из документальной повести «Пал смертью храбрых...» (Командир десанта Авдеев). Печатается по изд.: И. Ирошникова. Мужество (сборник). М., Воениздат, 1971.)

С Дроздовым и Овчаренко мы ходили по тенистым одесским улицам, по неостывшим еще руинам, по следам недавних партизанских сражений. Спускались в катакомбы.

- Задача ставилась так, - рассказывал Дроздов, - действовать на поверхности! В случае же грозящей опасности уходить под землю. Там никто не возьмет.

Но все известные выходы были уже обнаружены немцами, заминированы, закрыты...

Кто-то из подпольщиков выяснил, что в районе Головковской и Картамышевской должен быть еще вход.

Решили провести разведку среди жителей этих улиц.

- Вот тут я должен рассказать вам о Вове Ниццаке, - говорил Дроздов. - Он погиб, когда наши части брали Одессу. Хоронили его с боевыми почестями, с салютом.

Закуривая, Дроздов отвернулся, словно от ветра, а ветра не было.

- Уж в каких мы бывали переделках за эти тяжкие годы! Взрослые люди и то срывались. Не выдерживали нервы. А Вова, тот лишь однажды заплакал. И знаете как? Подходили к Одессе наши части. Я выдавал оружие тем, кто шел в боевую операцию. Гляжу, Вова мой тут же вертится. «Тебе чего?» - спрашиваю. «Оружие, товарищ командир. Выхожу на поверхность». «Нет, Вова, - говорю, - тебя я не назначал. Ты мне при штабе нужен». Не хотел я, конечно, тогда мальчонку выпускать на поверхность, в бой. А он вдруг заплакал.

Дроздов даже приостановился.

- Заплакал, верите? И не стыдно тебе, говорю, а еще партизан!

А он мне сквозь слезы: «Да, партизан! Как разминировать входы, так я партизан! Как воду искать под землей, так я партизан! А как бить фашистов, так Вова - мальчик!»

- Верно ведь, а? Как по-вашему? - спрашивает Дроздов, будто это имеет какое-то значение теперь. И продолжает после паузы:

- Дал я ему наган. На, говорю, береги свое боевое оружие. Наган-то он уберег, а сам...

Жил в Одессе, на Молдаванке, мальчик Вова Ниццак... Увлекался Вова голубями и катакомбами. К голубям родители относились терпимо. Катакомбы же находились под строгим запретом.

Несмотря на запрет, все свои сбережения от школьных завтраков и прочих «доходов» Вова тратил на электрические фонарики, батарейки, веревки, свечи - на то, без чего нельзя обойтись под землей.

С надежным другом тайком от родителей мальчик отправлялся в подземные странствия. Вдвоем они вдоль и поперек исходили те катакомбы, что в районе Молдаванки, составили план всех выходов.

В дни оккупации Вова часто исчезал из дому. Мать догадывалась: он в катакомбах.

Когда Вова наконец возвращался, мать набрасывалась на него.

- Что ты лазаешь в эти проклятые катакомбы? - свистящим шепотом говорила она, беспокойно поглядывая на двери. И слезы текли по ее щекам. - Что ты там потерял? Ведь тебя, как щенка, пристрелят на месте, если только заметят...

Вова отмалчивался. Он бы не сумел объяснить матери. Все, что было отнято, словно вновь возвращалось к нему, когда с фонарем в руках он бродил по узким каменным коридорам и, ничего не боясь, в голос затягивал любимую отцовскую песню:

 Под тяжким разрывом 
               гремучих гранат 
 отряд коммунаров сражался...

Происходило чудо: здесь, под землей, Вова становился сильнее захватчиков, патрулировавших по улицам его города, сильнее жандармов, которые, боясь нападения из-под земли, с оружием в руках сторожили выходы из катакомб.

Он чувствовал себя сильнее тех, на чьей стороне была сила, кто в любую минуту мог безнаказанно затоптать его жизнь.

И еще: каждый раз, спускаясь под землю, Вова втайне надеялся повстречать партизан. Разве не мог пригодиться партизанам одесский мальчик, знающий катакомбы?!

- ...На Головковской улице, в районе которой, по слухам, находился еще не обнаруженный немцами вход, - рассказывал Дроздов, - был в то время винный подвальчик, где, случалось, мы назначали встречи. Держала его некая тетя Оля - женщина простая, располагающая на вид. Посоветовался я с ребятами, решил рискнуть. Выбрал время, когда народа в погребке не было, подошел к стойке, спрашиваю: «Слушай, Ольга, можешь ты нам вход в катакомбы указать?»

Она на меня внимательно поглядела, подумала и, ни о чем не спросив, говорит: «Я сама не могу. Но тут у нас один хлопчик есть...»

Как живой, перед глазами Вовка стоит: худенький, хмурый, глаза сердитые. Ольга его обняла за плечи, подводит ко мне. Вова еще сильнее хмурится, руку ее сбросил с плеча, спрашивает: кто такой?

Я молчу. Не сразу нашелся, как ему отвечать? И вдруг замечаю: лицо у Вовки светлеет.

- Ну-ка, пошли отсюда, - говорит он.

Вышли на улицу. Мокрый ветер. Метель.

Вова завел меня в какую-то подворотню, спрашивает:

- Вы партизаны, да?! - А глазенки его так и сверкают в темноте. - Ладно, - шепчет мне Вовка, - я вам покажу один вход. Никто про него не знает. У меня там винтовка спрятана. Я ее у румына на сахар выменял. И бочка воды приготовлена про запас. А здесь поблизости еще входы есть. Они заминированы. Но я подглядел, где мины заложены. Мы с ребятами их разминируем. Только вы меня примете в отряд? Говорите сразу, по- честному!

...Вот через этот вход, который указал когда-то Вова, мы и спустились с Дроздовым в катакомбы. Вход этот показался мне чем-то средним между норой и берлогой. Дроздов сказал, что это остатки дома, который сожгли оккупанты, заподозрив, что подвалы его сообщаются с катакомбами.

Мы вползли в эту норку на четвереньках. Через десять-пятнадцать шагов поднялись на ноги. Шли сперва в полусогнутом положении, постепенно выпрямляясь.

Впереди шел Дроздов. Он вел нас по подземному лагерю. Лагеря уже не было, но во всех подробностях своего бытия он жил еще в памяти Дроздова.

- ...Вот здесь день и ночь несли свою вахту часовые, - говорил Дроздов. - Без пропуска они не впускали и не выпускали никого - каждый выход на землю, на поверхность, был сопряжен с опасностью и риском, что враг обнаружит вход.

Право свободного входа и выхода имели очень немногие из руководителей отряда. Обычно же пропуск на выход давался только тому, кто шел на боевую операцию.

...А в этой каменной нише помещался так называемый «секрет» - вооруженный взвод на случай любого нападения. Впрочем, нападать было нелегко. Вражеские солдаты вынуждены были бы вползать сюда так, как вползали и мы, - поодиночке.

За «секретом» шла «комендантская». Крохотная каморка в стене, сложенный из камней стол. Каменные плиты вместо скамеек. Здесь властвовал комендант катакомб.

Дроздов говорит, что на столе его стоял телефон - в катакомбах была налажена телефонная связь. Кто-то из партизан работал мастером на городской телефонной станции - он и устроил это.

Повсюду приметы лагеря: обрывки промасленных концов - здесь размещалась оружейная мастерская, остатки шрифта - здесь типография. Печатали листовки. Издавали газету «За счастье Родины».

Железные койки навалены одна на другую, видимо, подготовлены к вывозу - это госпиталь. Койки завезли сюда в свое время словаки. А втащили их в катакомбы через другой вход, который был в подвале одного из домов на этой улице, только гораздо просторнее.

Самое страшное остаться в катакомбах без света. Круглые сутки горели здесь керосиновые лампы или же фонари.

- Полуслепыми выходили наружу, - сказал Дроздов. - Как летучие мыши, привыкали к темноте.

Подняв факел, Дроздов осветил стены: из тьмы проступили знаки: стрелки, квадраты, круги, зигзаги. Надписи: «К штабу!», «К госпиталю!», «К воде!»...

Дроздов сказал, что опасность заблудиться, запутаться, затеряться навеки в этом каменном лабиринте подстерегала каждого. И что лишь Вова Ниццак знал отлично этот участок. Вся система опознавательных знаков - его работа.

- Что бы мы без этого хлопчика делали? А в первые дни особенно, - не раз повторял Дроздов. - Это был такой проводник под землей! Всего не расскажешь. Но вот один случай. Было это в последние месяцы оккупации. Полиция тогда обнаружила наши выходы и наново их замуровала. Все как есть, до единого! Отрезали нас от мира, можно сказать! Положение очень тяжелое. Продовольствие на исходе и, главное, нет воды. А в катакомбах - люди.

Когда мы спускались в катакомбы, вода была, сперва шли дожди, потом таял снег, и влага просачивалась сверху, а когда пригрело весеннее солнышко, все наверху высохло.

Виду, конечно, я не показывал, но беспокойство было большое.

Отрядили мы экспедицию на поиски выхода. Здоровые хлопцы пошли. Бродили около суток, вернулись ни с чем: нет выхода!

Взял я Вовку, отправились мы вдвоем. Как искали, рассказывать подробно не буду. Отошли от лагеря, заплутались. Бродим, бродим по лабиринту, ну как будто бы черт нас кружит: возвращаемся на прежнее место. Хоть плач! А Вовка держится! И все повторяет, что выход здесь! Должен быть где-то здесь. Как уже он ориентировался, не знаю. Откровенно скажу вам, я выбился из сил. А Вовка держится! Вовка меня ведет! И вывел!

Это даже не выход был - расщелина.

Как мы с Вовкой припали к ней! Не скажу, чтоб дышали воздухом. Глотали его, как воду...

Помню, ночь на дворе стояла тихая, теплая. Луна взошла, осветила пустырь, развалины, одинокое дерево над канавой! Невеселый такой пейзаж.

А Вовка и говорит:

- До чего же красиво на земле, дядя Степа!

Раньше так он меня не называл. Все, бывало, «товарищ командир».

Лежим мы с ним, как звери в берлоге, и нет у нас сил наружу выбраться. А тут налетел ветерок, потянуло степью, Вовка прижался ко мне головенкой и говорит:

- Какие ж мы раньше счастливые были, дядя Степа! Воздуху одного сколько было: хочешь - дыши, хочешь - не дыши...

строительный сайт http://handcent.ru/